HOME | DD

Description
Говорят, если дотронуться рукой до кипящего чайника, можно обжечься.
Еще говорят, что это ощущение,возникающее в результате соприкосновения кожи и поверхности чайника, называютболью.
Боль, как говорят, можно ощутитьне только из-за прикосновения с чем-то горячим. Женщины говорят, что боль можнопочувствовать, если уколоть палец иголкой, обрезать кожу стеклом, либо каким-тодругим острым предметом.
Мужчины уверяют, что боль,полученная в результате ударов, (а мужчины часто испытывают этот вид боли, таккак в их жизни присутствуют драки), тоже бывает очень сильной.
Дети, падая с качелей илиразбивая колени об асфальт, тоже ощущают боль. Эта боль заставляетих плакать.
Вся эта боль, а именно больфизическая, являлась даже какое-то время оружием. Это прекрасное чувство – боль– почти ежедневно использовали палачи средневековья, например. Они игрались сболью так виртуозно, как скульптор вытачивает свою статую. Дергая за разные«ниточки»-причины, вызывающие боль, они заставляли самых молчаливых говорить. Ине важно, говорили ли жертвы правду или то, что порождал их воспаленный разум,главным было то, что они говорили
. Слова,которые произносили пытаемые, ускоряли мрачное действо – смерть, быстрота ихпризнаний контролировала лишь время, которое оставалось у них до кончины.Некоторые так упивались болью, что умирали прямо на пыточных орудиях, покрытыхсвоей собственной кровью.
Именно боль физическая оставляетна человеке следы. Видимые следы. Будь то покрасневшая из-за ожога кожа,маленькая багровая точка из-за укола, лиловые синяки и кровоподтеки илиободранные колени – видимая боль оставляет видимый след. Рано или поздно, боль,которую испытывал тот или иной человек, проходит, проходит и след. Хотя онможет остаться в виде белого шрама или рубца. В конце концов, физическая боль –самая лучшая боль, которую я когда-либо знал, так как по ее следам можно найтипервопричину, устранив которую, можно устранить и саму боль.
Сейчас даже тех, на ком больоставила глубокий след, лечат. Их заставляют покрывать поверхность кожи мазью,натирать себя массами, так, что в итоге даже следы, которые оставила боль,исчезают.
Мне кажется, если бысуществовала только физическая боль, было бы лучше. Но, к сожалению,большинство людей постигли и такой сорт боли,как душевная боль. Да, не дай Божепожелать никому. Если вы, глядя на человека, можете определить, как избавитьего от остаточной боли физической, вычислив ее по собственным следам, то этоправило на душевную боль не действуют.
Женщины, которые когда-либоощущали ее, говорят, что такой вид боли можно испытать, из-за предательствалюбви. Или из-за того, что физическая боль достигла апогея и кто-то близкий,упившись болью, умер.
Мужчины, хотя мужчины и не оченьразговорчивые, иногда рассказывают, что душевная боль – то, что мы можемощутить, например, при смерти друга.
Дети не знают, что это такое. Ислава Богу.
Этот изысканный сорт болинамного сильнее той, которую испытывает большинство людей. Это все из-за того,что она не оставляет никаких следов. Нет ни рубцов, ни шрамов, ни ссадин. Нетни одной физической болезни, которая могла бы подтвердить или опровергнутьналичие душевной боли.
Она невидима.
Вы пробовали когда-нибудьсхватиться за воздух?
Душевная боль не имеет формы,лица, цвета или каких-либо других физических параметров; это исключаетвозможность найти ее «нити» и вытащить из человека. Хотя можно ли называтьтакое существо – человеком?
В некоторых существах (я будуназывать их именно так) душевная боль успела только закинуть несколько семян,из-за чего они лишь иногда проявляют себя, а в некоторых – проросла настолько,что ее сущность стала сущностью этого существа, а зачастую бывает, что онаподавила и вытеснила предыдущего обладателя теперь уже бесполезной тушки.
Люди религиозного мировоззренияутверждают, что душевная боль – одна из миллионов душ дьявола, которая попала вчеловека. Я никак не мог согласиться с этим, так как представлял мир какестество научное, но никак не религиозное. Сказочки про «деву из ребра» ипрочие извращения казались мне полнейшим бредом, хотя я бы пожал руку тому, ктопридумал эту фантасмагорию. И, кстати, я бы точно мог сказать, что этот самыйчеловек, в чьем разуме зародилось представления о таком создании мира, испытывал душевную боль. Как сейчас я отношуськ этим историям – ответить сложно. Наверное, я сам еще не достиг той точки,когда просветление должно спуститься на меня с небес, или как там говорится всвященных книгах.
Собственно, так и появилосьпонятие «душевнобольные». Хотя, я уверен, что львиная доля тех людей, которыхтак называют – обычные симулянты или несчастные уроды, у которых при рождениипроизошло что-тос головой. Остальные же– настоящие душевнобольные – страдальцы.
Душевная боль не подлежитлечению, так как она неосязаема. Когда врач видит существо, поведение которогоне укладывается в существующие нормы, причем это существо нередко проявляетагрессивность, а иногда замкнутость или даже в некоторых случаях гениальность –можете не сомневаться- в больничнойкарточке такого существа он без сомнения напишет – душевнобольной.
Причем некоторые люди дажепридумали названия самым распространенным проявлениям душевной боли. Дажесмешно. Посмотрите на моих соседей по палате – один разговаривает с алюминиевойкружкой, которая привязана на короткой веревке к спинке кровати (именнокороткой, чтобы больной не смог задушить себя или соседа), второй – гладит себяпухлой рукой по голове и называет себя «крошка Джим», хотя его родственникисказали, что его зовут Питер, и, наконец, старикашка Якоб, вечно плачущий, –небольшое морщинистое существо, от которого всегда пахнет соленым жиром,несмотря на то, что медбратья ежедневно заставляют его принимать душ (что, он,кстати, ненавидит). У них нет абсолютно ничего общего, их душевная боль имеетразличную природу, но, тем не менее, в больничной карточке каждого из нихнаписано: «шизофрения».
С греческого «шизофрения»переводится как «расщепляю мысль», что, в общем-то, в корне неправильно. Она нерасщепляет, а наоборот, запутывает и смешивает мысли таким образом, что самосущество перестает понимать, чего оно хочет. Я один раз попытался заговорить скаждым из моих соседей, но они лишь возбудились и стали делать то, что мистерТермстон (наш уважаемый врач) назвал «обострением шизофрении», а именно –биться в некоем эпилептическомприпадке,неуклюже размахивая руками-плетками. Никто не знает, как убить душевную боль,но я знаю, что если вколоть несколько кубов снотворного, существо успокоится.Следующий день онобудет слишкоммолчаливо, но затем все сойдет на нет, и оно вернется опять к своей жизни – Полбудет беседовать со своей кружкой, крошка Джим вновь будет приглаживать остаткисвоих волос толстой рукой, а Якоб – снова станет рыдать.
Если бы вы спросили меня,жалко ли мне моих соседей, я бы ответил, чтонет. Жалеть существо, которому безразлично на все окружающее и даже на себя –бессмысленно. Я испытываю искреннее чувство жалости ко всему медперсоналу нашейклиники, которому приходится ухаживать даже за существами с самой больнойдушой. Хотя я уверен, что все те, кто работают здесь – нянечка Энн, столовщицаДжинни, и многие, многие другие, чьих имен я сейчас не вспомню, и даже мистерТермстон – они тоже испытывают душевную боль, что помогает им пониматьпациентов. К сожалению, клиника способствует тому, что душевная больразрастается, и некоторые из персонала (на моей памяти было несколько случаев)вдруг сами становились пациентами.
Мистер Термстон говорит, что яодин из самых лучших больных, и что определение «больной» практическиневозможно ко мне применить. Он славный малый, приносит мне каждую неделю впятницу газеты, где я читаю, что же происходит за стенами Голубого дома (так мыназываем нашу клинику, потому что весь ее наружный фасад облицован голубоватойплиткой). Мне кажется, мистер Термстон даже слишком хорошо относится ко мне,потому что даже позволяет мне прогуливаться за стенами клиники (что дляостальных пациентов строжайше запрещено). На этот случай он раздобыл мнеодежду, такую, которую носят все остальные люди, которые не живутнашем Голубом доме.
Я люблю гулять под дождем,поэтому часто ухожу вечером, когда из окна палаты я вижу темные облака. МистерТермстон говорит, что это помогает мне «освежить голову», и привести в порядокмысли, которые, иногда бывает, путаются. Но не подумайте, это отнюдь не из-затого дурацкого слово «шизофрения», которое и мне шесть лет назад вписали в моюкарточку.
«Расщепляю мысли»…

Description
Говорят, если дотронуться рукой до кипящего чайника, можно обжечься.
Еще говорят, что это ощущение,возникающее в результате соприкосновения кожи и поверхности чайника, называютболью.
Боль, как говорят, можно ощутитьне только из-за прикосновения с чем-то горячим. Женщины говорят, что боль можнопочувствовать, если уколоть палец иголкой, обрезать кожу стеклом, либо каким-тодругим острым предметом.
Мужчины уверяют, что боль,полученная в результате ударов, (а мужчины часто испытывают этот вид боли, таккак в их жизни присутствуют драки), тоже бывает очень сильной.
Дети, падая с качелей илиразбивая колени об асфальт, тоже ощущают боль. Эта боль заставляетих плакать.
Вся эта боль, а именно больфизическая, являлась даже какое-то время оружием. Это прекрасное чувство – боль– почти ежедневно использовали палачи средневековья, например. Они игрались сболью так виртуозно, как скульптор вытачивает свою статую. Дергая за разные«ниточки»-причины, вызывающие боль, они заставляли самых молчаливых говорить. Ине важно, говорили ли жертвы правду или то, что порождал их воспаленный разум,главным было то, что они говорили
. Слова,которые произносили пытаемые, ускоряли мрачное действо – смерть, быстрота ихпризнаний контролировала лишь время, которое оставалось у них до кончины.Некоторые так упивались болью, что умирали прямо на пыточных орудиях, покрытыхсвоей собственной кровью.
Именно боль физическая оставляетна человеке следы. Видимые следы. Будь то покрасневшая из-за ожога кожа,маленькая багровая точка из-за укола, лиловые синяки и кровоподтеки илиободранные колени – видимая боль оставляет видимый след. Рано или поздно, боль,которую испытывал тот или иной человек, проходит, проходит и след. Хотя онможет остаться в виде белого шрама или рубца. В конце концов, физическая боль –самая лучшая боль, которую я когда-либо знал, так как по ее следам можно найтипервопричину, устранив которую, можно устранить и саму боль.
Сейчас даже тех, на ком больоставила глубокий след, лечат. Их заставляют покрывать поверхность кожи мазью,натирать себя массами, так, что в итоге даже следы, которые оставила боль,исчезают.
Мне кажется, если бысуществовала только физическая боль, было бы лучше. Но, к сожалению,большинство людей постигли и такой сорт боли,как душевная боль. Да, не дай Божепожелать никому. Если вы, глядя на человека, можете определить, как избавитьего от остаточной боли физической, вычислив ее по собственным следам, то этоправило на душевную боль не действуют.
Женщины, которые когда-либоощущали ее, говорят, что такой вид боли можно испытать, из-за предательствалюбви. Или из-за того, что физическая боль достигла апогея и кто-то близкий,упившись болью, умер.
Мужчины, хотя мужчины и не оченьразговорчивые, иногда рассказывают, что душевная боль – то, что мы можемощутить, например, при смерти друга.
Дети не знают, что это такое. Ислава Богу.
Этот изысканный сорт болинамного сильнее той, которую испытывает большинство людей. Это все из-за того,что она не оставляет никаких следов. Нет ни рубцов, ни шрамов, ни ссадин. Нетни одной физической болезни, которая могла бы подтвердить или опровергнутьналичие душевной боли.
Она невидима.
Вы пробовали когда-нибудьсхватиться за воздух?
Душевная боль не имеет формы,лица, цвета или каких-либо других физических параметров; это исключаетвозможность найти ее «нити» и вытащить из человека. Хотя можно ли называтьтакое существо – человеком?
В некоторых существах (я будуназывать их именно так) душевная боль успела только закинуть несколько семян,из-за чего они лишь иногда проявляют себя, а в некоторых – проросла настолько,что ее сущность стала сущностью этого существа, а зачастую бывает, что онаподавила и вытеснила предыдущего обладателя теперь уже бесполезной тушки.
Люди религиозного мировоззренияутверждают, что душевная боль – одна из миллионов душ дьявола, которая попала вчеловека. Я никак не мог согласиться с этим, так как представлял мир какестество научное, но никак не религиозное. Сказочки про «деву из ребра» ипрочие извращения казались мне полнейшим бредом, хотя я бы пожал руку тому, ктопридумал эту фантасмагорию. И, кстати, я бы точно мог сказать, что этот самыйчеловек, в чьем разуме зародилось представления о таком создании мира, испытывал душевную боль. Как сейчас я отношуськ этим историям – ответить сложно. Наверное, я сам еще не достиг той точки,когда просветление должно спуститься на меня с небес, или как там говорится всвященных книгах.
Собственно, так и появилосьпонятие «душевнобольные». Хотя, я уверен, что львиная доля тех людей, которыхтак называют – обычные симулянты или несчастные уроды, у которых при рождениипроизошло что-тос головой. Остальные же– настоящие душевнобольные – страдальцы.
Душевная боль не подлежитлечению, так как она неосязаема. Когда врач видит существо, поведение которогоне укладывается в существующие нормы, причем это существо нередко проявляетагрессивность, а иногда замкнутость или даже в некоторых случаях гениальность –можете не сомневаться- в больничнойкарточке такого существа он без сомнения напишет – душевнобольной.
Причем некоторые люди дажепридумали названия самым распространенным проявлениям душевной боли. Дажесмешно. Посмотрите на моих соседей по палате – один разговаривает с алюминиевойкружкой, которая привязана на короткой веревке к спинке кровати (именнокороткой, чтобы больной не смог задушить себя или соседа), второй – гладит себяпухлой рукой по голове и называет себя «крошка Джим», хотя его родственникисказали, что его зовут Питер, и, наконец, старикашка Якоб, вечно плачущий, –небольшое морщинистое существо, от которого всегда пахнет соленым жиром,несмотря на то, что медбратья ежедневно заставляют его принимать душ (что, он,кстати, ненавидит). У них нет абсолютно ничего общего, их душевная боль имеетразличную природу, но, тем не менее, в больничной карточке каждого из нихнаписано: «шизофрения».
С греческого «шизофрения»переводится как «расщепляю мысль», что, в общем-то, в корне неправильно. Она нерасщепляет, а наоборот, запутывает и смешивает мысли таким образом, что самосущество перестает понимать, чего оно хочет. Я один раз попытался заговорить скаждым из моих соседей, но они лишь возбудились и стали делать то, что мистерТермстон (наш уважаемый врач) назвал «обострением шизофрении», а именно –биться в некоем эпилептическомприпадке,неуклюже размахивая руками-плетками. Никто не знает, как убить душевную боль,но я знаю, что если вколоть несколько кубов снотворного, существо успокоится.Следующий день онобудет слишкоммолчаливо, но затем все сойдет на нет, и оно вернется опять к своей жизни – Полбудет беседовать со своей кружкой, крошка Джим вновь будет приглаживать остаткисвоих волос толстой рукой, а Якоб – снова станет рыдать.
Если бы вы спросили меня,жалко ли мне моих соседей, я бы ответил, чтонет. Жалеть существо, которому безразлично на все окружающее и даже на себя –бессмысленно. Я испытываю искреннее чувство жалости ко всему медперсоналу нашейклиники, которому приходится ухаживать даже за существами с самой больнойдушой. Хотя я уверен, что все те, кто работают здесь – нянечка Энн, столовщицаДжинни, и многие, многие другие, чьих имен я сейчас не вспомню, и даже мистерТермстон – они тоже испытывают душевную боль, что помогает им пониматьпациентов. К сожалению, клиника способствует тому, что душевная больразрастается, и некоторые из персонала (на моей памяти было несколько случаев)вдруг сами становились пациентами.
Мистер Термстон говорит, что яодин из самых лучших больных, и что определение «больной» практическиневозможно ко мне применить. Он славный малый, приносит мне каждую неделю впятницу газеты, где я читаю, что же происходит за стенами Голубого дома (так мыназываем нашу клинику, потому что весь ее наружный фасад облицован голубоватойплиткой). Мне кажется, мистер Термстон даже слишком хорошо относится ко мне,потому что даже позволяет мне прогуливаться за стенами клиники (что дляостальных пациентов строжайше запрещено). На этот случай он раздобыл мнеодежду, такую, которую носят все остальные люди, которые не живутнашем Голубом доме.
Я люблю гулять под дождем,поэтому часто ухожу вечером, когда из окна палаты я вижу темные облака. МистерТермстон говорит, что это помогает мне «освежить голову», и привести в порядокмысли, которые, иногда бывает, путаются. Но не подумайте, это отнюдь не из-затого дурацкого слово «шизофрения», которое и мне шесть лет назад вписали в моюкарточку.
«Расщепляю мысли»…